– старшую горничную Анастасию (искренне сожалевшую о несчастье, произошедшем с поваром);

– недоделанную химичку Марго (искренне сожалевшую, что несчастье произошло именно с поваром, а не с гнусным изменником Михеем);

– воспитательницу Нинель Константиновну, приведшую младших детей посмотреть на то, что бывает с людьми, которые не едят манную кашу и нарушают режим дневного сна;

– семейного священника отца Пафнутия, осенявшего себя крестным знамением и требовавшего изгнания бесовского отродья за пределы поместья;

– старших детей, норовивших сунуть пучок сена, шоколадный батончик и синтетическую собачью кость.

Последним – в венце из астероидов, протуберанцев, двойных звезд, красных карликов и голубых гигантов – явился всемогущий дракон-олигарх Панибратец. Рыба прямо-таки поразился, как далеко продвинулась технология компьютерных спецэффектов: астероиды над головой Панибратца летели сплошным потоком, протуберанцы ослепительно сверкали, двойные звезды двоились, красные карлики светили красным, а голубые гиганты – голубым светом. Присмотревшись внимательнее, Рыба заметил еще и крошечный звездолет «Заря» с отроками на борту; звездолет вылетал из одной ноздри Панибратца и влетал в другую, двигаясь строго по часовой стрелке.

– Что с ним? – строго спросил дракон-олигарх у Дягилева.

– Не жилец… Термальное состояние. Кома, – завел старую песню доктор.

– А шерсть откуда?

– Последствие вакцинации, я полагаю…

– Что за препарат?

– Экспериментальный. У меня записано…

– Название препарата и отчет о происшедшем – мне на стол!

– Будет сделано, господин Панибратец. Не извольте беспокоиться.

Рука Панибратца, увеличенная до размеров сан-францисского моста «Золотые ворота», протянулась в темный кинозал и максимально приблизилась к Рыбе. Теперь он мог разглядеть гладкие, как искусственный лед, ногти хозяина: по льду синхронно скользило некоторое количество фигуристов, хоккеистов, конькобежцев и уже знакомых Рыбе императорских пингвинов. А у самого края (там, где ногти плотно примыкали к коже) расположилась группа любителей подледного лова.

– Что за шерсть? – спросил Панибратец, и Dolby-surround звук его голоса едва не оглушил Рыбу.

– Полагаю, что это шерсть тибетского яка.

– Отменная, отменная…

– Да уж. – Семейному доктору Дягилеву ничего не оставалось, как поддержать хозяина. – И страшно дорогая. Если бы наладить ее производство…

– Вы полагаете, доктор, что можно наладить производство?

– Не исключаю такой возможности. Поставим вакцинацию на поток и…

– Жду от вас развернутого бизнес-предложения.

– Собственно, я ведь врач… Не бизнесмен.

– Дела это не меняет. Бизнес-предложение – мне на стол.

– Ну хорошо, я попробую… А с поваром что делать? Нового искать? Мы ведь завтра улетаем во Вьетнам, если вы помните.

– Помню. Повара искать не надо.

– Как же так, помилуйте…

– Грузите в самолет этого.

– Но ведь он не жилец… Не сегодня завтра преставится. Что с телом-то делать в чужой стране?

– Этот – не преставится, – уверенно заявил Панибратец. – Этот выкарабкается, зараза. Грузите, и дело с концом.

…Дракон-олигарх как в воду глядел: Рыба не помер.

Хотя и провел в коме все время, предшествующее полету. Слегка поднадоевший кинозал он сменил на парение на неизвестном летательном аппарате над самим собой и всеми остальными. После некоторых размышлений Рыба пришел к выводу: неизвестный летательный аппарат – не что иное, как планер новейшей конструкции, способный зависать на критически низких высотах. Именно отсюда, с критически низкой высоты, Рыба наблюдал, как его запихивают в специально оборудованную клетку и везут: сначала в Москву, затем – по Москве, затем – по трассе, ведущей в один из столичных аэропортов. Какой именно – Рыба не понял, потому что все время отвлекался на другие клетки: в них сидели три бультерьера и один ротвейлер, взятые для обеспечения охраны вьетнамского отдыха. Приставленный к ним кинолог находился тут же, но самым подлым образом кемарил и пускал пузыри во сне. Собаки же, предоставленные сами себе, так и норовили дотянуться до бесчувственной туши Рыбы-теперь-уже-Яка и куснуть его. Ничего из этого не получалось, и псы злились, скалили зубы и рычали.

– Что, суки, лапы коротки? – торжествовал парящий в планере над всем этим безобразием Рыба. – От мертвого осла уши вы получите, а не меня!

Порыскав глазами по кабине летательного аппарата, он обнаружил целый пакет грецких орехов и весь остаток пути развлекался тем, что метал орехи в бультерьеров и ротвейлера. Несколько раз ему удалось попасть собакам прямо по носу, что вызвало торжествующий смех одной заинтересованной стороны и жалкий скулеж другой.

Рыба прекратил ореховую экзекуцию только тогда, когда они выехали на летное поле и покатили к стоянке частных самолетов.

Увидев два десятка «Сессн», «Авионов», «Торнадо», «Як‐40» и всего лишь один «Ил‐86», Рыба поставил на «Ил» – и не ошибся: меньшие масштабы вряд ли бы удовлетворили всемогущего Панибратца. Но самое интересное – загрузку клеток в утробу «Ила» – он пропустил, заприметив в стае легкомоторных «Сессн» кое-что интересное. Неожиданное и вызвавшее легкий приступ волнения и ностальгии.

Поначалу Рыба не поверил глазам и, рискуя разбиться на своем планере, снизил высоту не просто до критической-критической, а до суперэкстракритической.

Ошибки быть не могло: у одной из «Сессн» стояла и курила сигару Вера Рашидовна!

Железная Леди Ямало-Ненецкого автономного округа. Госпожа Родригес-Гонсалес Малатеста. Либен клейне Габи. Волосатая проехидна из влажных горных лесов Новой Гвинеи.

То ли потому, что секс с Верой Рашидовной был (как показало время) самым потрясающим событием в его довольно тривиальной интимной жизни; то ли потому, что любовь Железной Леди была страстной и искренней, несмотря на совершенно искусственное происхождение; то ли потому, что Рыба сам оволосел до последней возможности, – эта случайная встреча вызвала в нем бурю чувств.

А сигара ей идет, – подумал Рыба.

Душенька, – подумал Рыба.

О-о, как же она хороша! – подумал Рыба.

А не повторить ли нам?.. – подумал Рыба.

«СОВСЕМ ОЧУМЕЛ, ИДИОТ!!! В КОМЕ ЛЕЖИТ – А ТУДА ЖЕ!!! НИ СТЫДА НИ СОВЕСТИ!» –

тут же отчитала его сеть PGN: за неимением оставшегося в ныне бесполезных штанах телефона – бегущей строкой по лобовому стеклу планера.

И то верно, я ведь в коме лежу в ста метрах отсюда, – подумал Рыба.

И к тому же – такой волосатый, что и лица не разглядеть, – подумал Рыба.